Алексей Константинович Толстой. К 190-летию великого русского поэта
Алексей Константинович Толстой. К 190-летию великого русского поэта
РЕФЕРАТ
ученицы 7 «а» класса
Брянской средней школы № 62
Петрищевой Анастасии
на тему:
«Алексей Константинович Толстой.
К 190-летию великого русского поэта»
Толстой Алексей Константинович
1. Краткая родословная А.К. Толстого.
2. Детство и отрочество А.К. Толстого.
3. Начало творческого пути А.К. Толстого.
4. Гражданская деятельность А.К. Толстого.
5. Творческое наследие А.К. Толстого.
6. А.К. Толстой – наш великий земляк.
7. К 200-летию А.К. Толстого.
Приложения: Из произведений Алексея Константиновича Толстого.
Реферат – представлять отчет, объяснения, записку, или словесно излагать мнение, заключение по делу.
Владимир Иванович Даль (Толковый словарь живого русского языка)
Алексей Константинович Толстой родился 24 августа 1817 года (по старому стилю) в состоятельной дворянской семье в Петербурге. Его отец Константин Петрович Толстой участвовал в Отечественной войне 1812 года. После ранения К.П. Толстой вышел в отставку в чине полковника, служил советником в государственном ассигнационном банке. Он принадлежал к графскому роду, начало которого положил Петр Андреевич Толстой (1645–1729), известный деятель петровской эпохи – царедворец, возведен императором Петром Великим и императрицей Анной Иоанновной в сенаторы, главой Тайной Канцелярии, членом императорского Верховного тайного совета. Роду, давшему Российскому государству многих достойных граждан, а русской литературе – Льва Николаевича Толстого. Эта линия генеалогического древа А.К. Толстого исследована его биографами недостаточно. Потому что практически с рождения Алексей Константинович жил в окружении своих родственников лишь по материнской линии.
Портреты Константина Петровича Толстого
и Анны Алексеевны Перовской (Толстой)
Интересна и необычайна история происхождения и возвышения этой – материнской ветви в родословной Алексея Константиновича Толстого. Мать поэта Анна Алексеевна Перовская была внебрачной дочерью Алексея Кирилловича Разумовского, екатерининского вельможи, министра просвещения в царствование Александра I, внучкой последнего гетмана Украины Кирилла Григорьевича Разумовского.
Начало возвышению рода Разумовских положил Алексей (1709–1771) – сын «регистровского казака» Григория, по прозвищу Розум. До восемнадцатилетнего возраста Алексей пас общественное стадо в родном хуторе Лемеши Козелецкого повета Черниговской губернии. Поссорившись, Алексей Розум ушел от отца, вздорного и непутевого человека, к дьячку в соседнее село Чемер, у которого стал жить, работать, учиться грамоте и петь на клиросе.
В один из дней начала января 1731 года полковник Ф.С. Вишневский, возвращавшийся из Венгрии с токайскими винами для двора императрицы Анны Иоанновны, посетил Чемерскую церковь, «пленился голосом и наружностью Алексея Розума» и уговорил дьячка отпустить с ним его воспитанника в Петербург.
В Петербурге Алексея Розума определили в придворный хор. Несколько дней спустя, «царевна Елизавета Петровна присутствовала при богослужении в дворцовой церкви, была поражена голосом Розума и потребовала, чтобы он был ей представлен после окончания литургии. Красота его поразила великую княжну еще более, чем голос». Его перевели ко двору цесаревны, в украинскую капеллу, затем он стал придворным бандуристом. Сравнительно скоро, он назначается управляющим одного из имений Елизаветы Петровны, а потом ему было поручено управление и остальными ее владениями. Вскоре весь большой двор цесаревны очутился в его ведении. Молодой гоф-интендант, теперь уже не Розум, а Алексей Григорьевич Разумовский, назначается камер-юнкером при цесаревне.
В октябре 1740 года скончалась царица Анна Иоанновна и ее бывшее иноземное окружение возвело на опустевший трон младенца Иоанна IV, а его регентом – в начале бывшего фаворита Анны Иоанновны – немца Бирона, а затем после свержения Бирона, правительницей была поставлена послушная этой клике мать младенца-царя Анна Леопольдовна. Русское окружение цесаревны Елизаветы Петровны в конце 1741 года совершило дворцовый переворот и дочь Петра I стала императрицей. Алексей Григорьевич Разумовский, находившийся в центре этого события, стал действительным камергером, генерал-поручиком лейб-компании, владельцем многих имений.
Осенью, как отмечается в книге Вейдемейера «Царствование Елизаветы Петровны», в подмосковном селе Перове состоялось тайное бракосочетание императрицы с Алексеем Григорьевичем Разумовским. С этого времени его положение при дворе окончательно определилось, еще более упрочилось и оставалось почти неизменным до конца жизни Елизаветы Петровны.
Брат Алексея Григорьевича – Кирилл (1728–1803), до описываемого времени так же пастушествовавший в Лемешах, в марте 1743 года был привезен в столицу и его отправили инкогнито под именем Ивана Ивановича Обидовского в сопровождении адъюнкта Академии Григория Николаевича Теплова за границу (в Германию и Францию) для изучения языков, арифметики, географии, истории и «других полезных наук».
Семнадцатилетним камер-пажем Кирилл Григорьевич Разумовский вернулся в Россию, был представлен царице и двору, возведен, как и брат его, Алексей Григорьевич, в графское достоинство, пожалован в действительные камергеры. При пышном дворе Елизаветы появился новый блестящий царедворец. В 1746 году последовало назначение его президентом Императорской Академии наук. В этом же году состоялась его женитьба на фрейлине Е.И. Нарышкиной, внучатой сестре Елизаветы Петровны. Таким образом младший Разумовский стал родственником императрицы и одним из богатейших помещиков России, получив в приданное многие вотчины рода Нарышкиных. Важным событием в жизни К.Г. Разумовского было его избрание гетманом Украины.
Портрет Кирилла Григорьевича Разумовского
К чести Разумовского, исследователи отмечают, что, будучи до сих пор ничем не отличавшимся и не имевшим никаких достоинств государственного мужа, но волею судьбы оказавшимся на столь высоких и почетных должностях, он когда находился в Петербурге и имел время присмотреться к делам Академии, университета и гимназии, энергично поддерживал науку и Михаила Васильевича Ломоносова в его научных трудах ученого.
Утвердив избрание гетмана, Елизавета Петровна подарила К.Г. Разумовскому все государственные доходы, собранные с 1734 года (за 16 лет) и испрошенные им несколько городов с уездами[*]. Но этим он не удовлетворился и выпросил еще город Погар. Когда были посланы туда его люди для введения новых порядков, погарский писарь Бурлуй воспротивился беззаконию. Его заключили в Ропске в тюрьму, в соседстве с медведями. В тюрьме Бурлую удалось написать челобитную к императрице с жалобой на Разумовского. Просьба отправлена была тайно через Трубчевск и дошла по назначению. Елизавета Петровна «повелела возвратить Бурлую свободу, а Погару права его».
После смерти Елизаветы Петровны и вступления на престол Екатерины II, Разумовские сохранили свое привилегированное положение, но от дел царского двора отошли.
В частности, Кирилл Григорьевич Разумовский большое внимание уделил строительству дворцов в подаренных ему городах, а в селах – роскошных домов, охотничьих замков. Так, в Почепе был построен дворец и собор по проекту де-ла-Мотта, в Красном Роге – охотничий замок по проекту Растрелли, а в Баклани – великолепный каменный двухэтажный дом в духе средневековых патрицианских римских загородных вилл.
Одним из сыновей К.Г. Разумовского был Алексей Кириллович Разумовский, граф, действительный тайный советник на службе при Александре I, министр народного просвещения, попечитель Московского университета, основатель Царскосельского лицея.
Портрет Алексея Кирилловича Разумовского
После смерти в 1803 году своего отца – Кирилла Григорьевича, Алексей Кириллович унаследовал большую часть его имений, в том числе в Почепе, Баклани и Красном Роге. Женат был Алексей Кириллович Разумовский на Варваре Петровне происходившей из известного и знатного рода Шереметьевых, от которой имел четверых детей. Кроме них одновременно он имел четырех внебрачных сыновей и шесть дочерей от Марии Михайловны Соболевской, которые получили фамилию Перовские от названия одного из родовых имений – подмосковного села Перово.
Одной из внебрачных дочерей Алексея Кирилловича Разумовского была Анна Алексеевна Перовская – мать Алексея Константиновича Толстого, а одним из сыновей – Алексей Алексеевич Перовский, сыгравший заметную роль в жизни и творческой судьбе своего племянника А.К. Толстого.
Проживая большей частью при отце – А.К. Разумовском, Алексей Алексеевич Перовский получил от него во владение село Погорельцы в Малороссии и Красный Рог в Почепском уезде под Брянском, которые в последствии – после смерти А.К. Разумовского в 1822 году он унаследовал.
Мать поэта, Анна Алексеевна Перовская была выдана за графа Константина Петровича Толстого когда ей пошел 16-й год – свадьба состоялась 13 ноября 1816 года. Анна Алексеевна была очень красива, умна, довольно образована и развита. Но между супругами вскоре обнаружились несогласия, которые окончились разрывом. Истинные причины разрыва остались неизвестными.
Рождение Алеши Толстого было засвидетельствовано в Симеоновской церкви Санкт-Петербурга, где сделана запись: «Сим свидетельствую, что в Санкт-Петербургской Симеоновской церкви в метрических книгах за №178 значится, что Его Сиятельства графа Константина Петровича Толстого сын граф Алексей родился и молитвован тысяча восемьсот семнадцатого года августа двадцать четвертого числа; а крещен сентября пятнадцатого числа. При крещении восприемниками были: Действительный Тайный Советник граф Алексей Кириллович Разумовский и супруга генерал-лейтенанта графа Апраксина, графиня Елизавета Кирилловна Апраксина…».
Алексей Толстой в детстве
Миниатюра
Когда будущему поэту исполнилось шесть недель, мать увезла его в свите своего отца Алексея Кирилловича Разумовского и сопровождении матери Анны Алексеевны – Марии Михайловны Соболевской и брата Алексея Алексеевича Перовского в Черниговскую губернию в имение брата Алексея Алексеевича Перовского Погорельцы бывш. Новозыбковского уезда, а потом – в Карасный Рог бывш. Черниговской губернии, ныне Брянской области, Почепского района. Здесь, в Красном Роге, и прошло детство будущего поэта. Этот край он впоследствии называл своей истинной родиной.
Алексей Алексеевич Перовский –
воспитатель А.К. Толстого
А.А. Перовский – заметный писатель-романтик пушкинской поры – был одним из первых воспитателей А.К. Толстого. Он был блестяще образован.
В 1805 году А. Перовский был определен в Московский университет, получив по окончании университета степень доктора философии и словесных наук.
Творчески одаренный, блестяще и многосторонне образованный А. Перовский знакомится с В.А. Жуковским, Вяземским, пишет стихи, переводит, становится членом Общества истории и древностей российских, активно участвует в организации Общества любителей российской словесности при Московском университете.
С начала Отечественной войны 1812 года А.А. Перовский состоял штаб-ротмистром в одном из украинских казачьих полков. В формуляре Перовского отмечено, что он, «кроме многих авангардных и арьергардных дел, находился в действительных против неприятеля сражениях 1812 года».
После смерти А.К. Разумовского (1822 год) Перовский уходит в отставку, живет в полученных в наследство поместьях Красном Роге и Погорельцах вместе с сестрой Анной Алексеевной Толстой и ее сыном Алешей, будущим поэтом.
Портрет Алексея Алексеевича Перовского
Последние годы жизни Перовский посвятил воспитанию А.К. Толстого. Все душевные силы, всю любовь свою он отдал ему.
Влияние А.А. Перовского на А.К. Толстого было чрезвычайно многосторонним. Дядя-писатель рано разбудил в нем живую душу поэта, воспитал сердце, отзывчивое ко всему доброму, прекрасному в жизни, знакомя племянника с русской и зарубежной литературой. Обстановка, в которой мальчик рос и воспитывался в Красном Роге, во многих отношениях была идеальной. Толстой долгое время – может быть до девятилетнего возраста, до отъезда из Красного Рога не знал, что А.А. Перовский ему дядя. Он считал его отцом, называл папочкой и впоследствии писал: «Он воспитал меня, первые годы мои прошли в его имении… Мое детство было очень счастливо и оставило мне одни только светлые воспоминания. Единственный сын, не имевший никаких товарищей для игр и наделенный весьма живым воображением, я очень рано привык к мечтательности, вскоре превратившейся в ярко выраженную склонность к поэзии. Много содействовала этому природа, среди которой я жил; воздух и вид наших лесов, страстно любимых мною, произвели на меня глубокое впечатление, наложившее отпечаток на мой характер и на всю мою жизнь…».
Своеобразна и красива была Краснорогская усадьба в те времена. Въезд в нее находился с северо-западной стороны. От его каменных белых колонн открывался вид на охотничий замок, перед которым располагалась огромная клумба (подъезжали к замку по круговой аллее). По сторонам стояли вековые липы, сосны, серебристые тополя, ясени. Под их сенью справа находились флигели: два из них стояли друг к дружке близко и предназначались для гостей и третий, – немного поодаль, в глубине парка. С левой стороны от замка размещалась кухня, людская, служебные и хозяйственные постройки и дальше внизу – скотный двор, конюшни.
|
Охотничий замок в Красном Роге
В историко-культурном отношении наибольшую ценность представлял охотничий замок, сожженный гитлеровцами в 1942 году и восстановленный впоследствии по проекту архитектора В.А. Городкова без должного соответствия, по мнению современных исследователей, его мемориальному периоду. Как говорилось выше, охотничий замок, или как его называли «большой дом» был построен по планам знаменитого Растрелли. Это было значительное по размерам одноэтажное деревянное здание, не имевшее особых украшений. Тем не менее здание производило внушительное впечатление потому, что оно спланировано было оригинально и имело запоминающийся силуэт. Над крышей, сдвинувшись влево от центра, возвышался огромный выступ круглого зала с верхним светом, а на нем помещался восьмигранный бельведер с шатровой двухъярусной крышей.
С высоты бельведера во все стороны открывались редкой красоты виды. На северо-востоке синел до горизонта Брянский лес, на юг уходили его отроги, кое-где расступаясь и давая место деревням и хуторам; на западе, за селом, пестрела мозаика крестьянских полей, перемежаясь рощицами и перелесками. С бельведера также видна была обсаженная украинскими пирамидальными тополями дорога, ровная, как стрела, уходившая от усадьбы в Почеп, к гетманскому дворцу. Виден был также отсюда и большой двухэтажный каменный дом, белевший на пригорке за рекой, в котором обычно жили зимой.
Комнаты и залы замка имели богатую обстановку и художественно ценные украшения, начиная от бронзовых статуэток и фигурок и кончая мраморными изваяниями итальянского происхождения. А.А. Перовский в начале 30-х годов специально ездил в Италию для покупки там художественных ценностей, созданных старыми мастерами резца и кисти.*
В краснорогском замке имелась картинная галерея, состоявшая главным образом из полотен западноевропейских художников, большей частью эпохи итальянского Возрождения. Здесь были сосредоточены огромные книжные богатства.
Прекрасен был и парк в краснорогской усадьбе, который по красоте и искусству садово-парковой архитектуры в XIX веке относился к числу лучших парков того времени.
Впоследствии А.К. Толстой отмечал, что он любил этот парк. Он в сумерки бродил в его аллеях и слушал пение соловьев. В воскресные вечера заслушивался песнями, доносившимися от села. Они долго лились в вечернем воздухе, протяжные и грустные. На душе от них становилось томительно-сладко, грустно и безотчетные слезы подступали к горлу. Мальчик рос с чутким, отзывчивым сердцем.
Роскошная красота Красного Рога и его окрестностей навсегда запечатлелась в душе поэта с самых ранних лет, пробудила у него чувства сыновней любви к родному краю и впоследствии отразилась в его яркой пейзажной лирике, в описаниях картин природы в его эпических произведениях. В Красном Роге у А.К. Толстого были заложены основы развития его личности, определены интересы, вкусы и наклонности.
Близкие родственные отношения, существовавшие между А.А. Перовским и А.А. Толстой, создавали для Алеши атмосферу счастливой семейной жизни. Они развивали и укрепляли в мальчике добрые, гуманные чувства, благотворно действовали на его нравственное формирование.
На развитие будущего поэта исключительно большое воздействие оказала вся обстановка его краснорогской жизни: и атмосфера ничем не омрачаемой любви и глубокого уважения друг к другу в семье, и постоянный интерес к литературе, искусству, вообще ко всему прекрасному, и восхищение перед красотой природы, и приобщение к устно-поэтической стороне народной жизни. Все это имело для А.К. Толстого большое значение для формирования его творческой натуры, его раннего обращения к поэтическому творчеству уже в детстве. «С шестилетнего возраста, – вспоминал он в последствии, – я начал марать бумагу и писать стихи – настолько поразили мое воображение некоторые произведения наших лучших поэтов, найденные мною в каком-то толстом, плохо отпечатанном и плохо сброшюрованном сборнике в обложке грязновато-красного цвета… Мои первые опыты были, без сомнения, нелепы, но в метрическом отношении они отличались безупречностью». С этого времени Алеша не прекращал заниматься стихами. Дядя внимательно следил за его занятиями. Таким образом, можно сказать, что Красный Рог явился колыбелью поэзии Толстого, взращенной под влиянием писателя-романтика. Первые поэтические опыты показывались для отзыва А.С. Пушкину и не однажды – В.А. Жуковскому во второй половине 20-х годов, которые отнеслись к нему благосклонно. Алеша уже тогда увидел поэтов, славных на всю Россию, и у него начало формироваться отношение к поэзии как к серьезному и достойному занятию.
Отрочество и юность
В это время произошли важные изменении в жизни семьи Толстых и Перовских. Анна Алексеевна Толстая вовсе не думала коротать свои дни в деревенской глуши. Ее манила светская жизнь, близость ко двору и когда ее брат Василий Алексеевич Перовский, ранее состоявший адъютантом у престолонаследника Николая, был назначен флигель-адъютантом при вступлении Николая I на престол, то А.А. Толстая нашла, что пришло время покинуть Красный Рог и явиться ко двору. Зимой 1825 года она вместе с уже 8-летним сыном Алешей Толстым в сопровождении А.А. Перовского прибыла в Петербург. Там она была благосклонно принята при дворе и 22 августа 1826 года указом Николая I была произведена в статс-дамы, благодаря чему заняла достойное положение в светском обществе. Алешу Толстого представили сыну Николая I Александру, будущему царю Александру II, который был его сверстником, а затем ввели в круг десяти ближайших друзей наследника престола, составлявших его воскресное общество.
Образованием наследника престола было поручено заниматься Василию Андреевичу Жуковскому, по чей рекомендации и был составлен список товарищей царенаследника по занятиям и общению. В их число, кроме Алексея Толстого, вошли сыновья известных в России фамилий – князя Голицына и князя Гагарина, Иосиф Виельгорский – сын композитора Михаила Виельгорского, сын одного из приближенных ко двору генералов Александр Паткуль, юный князь Александр Барятинский. Таким образом, кроме общения с наследником престола, Алексею Толстому представилась уникальная возможность узнать жизнь и нравы царского двора изнутри, и наряду с последующей службой в Московском архиве дало ему возможность в дальнейшем своем творчестве изображать в исторических, драматических произведениях и балладах своих героев, дух времени и реальность событий не только реалистично, но порой с документальной достоверностью.
Одновременно, общение с наследником престола давало юному Алексею Толстому уникальную возможность очень близкого общения с воспитателем цесаревича Василием Андреевичем Жуковским.
В тот же период А.А. Перовский близко сошелся с Александром Сергеевичем Пушкиным, который не редко был принят в доме А.А. Перовского. Позже А.К. Толстой отмечал, что его как и взрослых в присутствии А.С. Пушкина охватывало чувство причастности к событию особого духовного величия, а то что говорил сам поэт – впитывалось всем существом, оставалось в памяти на всю жизнь.
После недолгого пребывания в столице, в том же 1826 году А.А. Толстая с сыном переехала в Москву, где сначала остановилась у своей матери Марии Михайловны, вышедшей замуж после смерти А.К. Разумовского, за генерал-майора П.В. Денисьева.
В Москве А.А.Толстая вела светский образ жизни, вращаясь в высшем аристократическом обществе. У них в гостях бывали художники, писатели, музыканты. Она довольно часто ездила в Петербург, поддерживала придворные связи, брала с собой сына А. Толстого, который будучи с матерью в Петербурге, по воскресеньям навещал цесаревича Александра, бывал у него в Царском Селе, во дворце на Елагином острове, играл с ним в саду, наблюдал военные игры.
В этот московский период жизни А.Толстой несколько раз с матерью и дядей А.А. Перовским был за границей. Лето 1827 года они провели в Германии. Перовский, хорошо знавший эту страну, представлял сестру и племянника высокопоставленным лицам и знаменитостям. Так, в Веймаре был нанесен визит будущему великому герцогу Карлу Александру, с которым А.Толстой играл в дворцовом парке. В конце 60-х годов они снова встретились, когда в дворцовом театре в Веймаре ставилась А.К. Толстого трагедия «Смерть Иоанна Грозного». Здесь же, в Веймаре, А.А. Перовский с племянником нанесли визит Гете, который в свои восемьдесят лет был еще бодр и продолжал работу над второй частью «Фауста». «От этого посещения, – писал А.К. Толстой в своей автобиографии, – в памяти моей остались величественные черты лица Гете и то, что я сидел у него на коленях».
Десять лет А.К. Толстой жил в Москве, окруженный по-прежнему заботливым вниманием матери и дяди. Образование он получал дома, под руководством опытных педагогов и профессоров по университетской программе словесного факультета. Он изучал иностранные языки (английский, французский, немецкий, итальянский, латинский), русскую и западноевропейскую литературу, всеобщую и отечественную историю, занимался живописью, музыкой, много читал. Его готовили к университетскому экзамену по предметам словесного факультета.
Но мать хотела видеть сына на службе побыстрее, поэтому за год до сдачи экзаменов – весной 1834 года – определила его «студентом» в Московский архив министерства иностранных дел. У «архивных юношей» служба была необременительная. Являлись они в архив два раза в неделю, разбирали и приводили в порядок различные средневековые акты, воеводские «отписки», «столбцы» Белгородского, Севского столов и другие средневековые документы, касающиеся отношений Москвы и Литвы, борьбы против польской экспансии, бедственного положения населения на захваченных поляками территориях, простиравшихся вплоть до Брянска, Трубчевска, Новгорода-Северского, Путивля.
Много важного, интересного и поучительного хранилось в архивных бумагах. «Смутное время», о котором в исторической литературе много написано, перед А.Толстым предстало в беспристрастных документах, воеводских донесениях – «отписках», от которых пахло дымом пожаров, порохом и кровью. Под высоченными сводами архива, размещенного в здании боярских времен, обильный архивный материал напитал его мышление духом историзма.
В 1835 году А.К. Толстой сдает экзамены экстерном в Московском университете, но не по избранному факультету, а по настоянию матери, на получение «ученого аттестата на право чиновников первого разряда».
В то же время, в декабре 1835 года в Москву из-за границы возвращается Карл Павлович Брюллов, получивший восторженные отзывы на свою недавно написанную картину «Последний день Помпеи», которая была выставлена в Риме, Милане, Париже, а затем привезена ее заказчиком А.Н. Демидовым в Россию, подарена Императору России Николаю I и выставлена в Петербурге.
|
Портрет Алексея Толстого
кисти К.П. Брюллова
(1836)
К.П. Брюллов первым, работая с большим удовольствием и любовью, написал портрет юного Алексея Толстого в охотничьем снаряжении, узнав, что молодой граф действительно сильно увлекся охотой в этот период своей жизни. Портрет вызвал всеобщий восторг семьи и всех, кому он был представлен.
Над портретом А.А. Перовского художник трудился со значительно меньшим энтузиазмом, а закончив его, по свидетельствам современников, в том числе А.С. Пушкина, в его письме своей жене Натали, – бежал из дома А. Перовского, так и не начав портрета Анны Алексеевны Толстой.
Служба
В начале лета 1836 года А.А. Перовский серьезно заболел. В середине июня А. Толстой вместе с матерью сопровождает его для лечения в Италию. На пути в Ниццу в Варшаве больной умирает на руках у племянника, оставив ему и матери в наследство почти все свое состояние – уникальные культурные ценности, поместья, большое количество земельных угодий, лесов, крепостных крестьян.
В этот период молодой граф Алексей Толстой был серьезно влюблен в сестру своего друга – княжну Елену Мещерскую и хотел просить ее руки. Хотя, со стороны судя, это была прекрасная партия, а матери влюбленных, по словам князя А.В. Мещерского находились в очень дружественных отношениях, Анна Алексеевна горячо воспротивилась этому из ревностного отношения к сыну и даже прекратила отношения с семьей Мещерских. Чтобы порвать отношения А. Толстого с Е. Мещерской, она выхлопотала ему перевод из архивной службы Москвы в Петербург, а затем добилась определения его в русскую дипломатическую миссию при германском сейме во Франкфурте-на-Майне «сверх штата». Вместе с ним в Германию уехала и мать.
Почти четырехлетний период пребывания Толстого за границей был для него периодом глубокого знакомства с политической жизнью Европы, раздумий об участии в ней России.
Жил он за границей с матерью не в месте прикомандирования, а в различных городах Европы. Мать держала открытый салон для путешествующей русской знати, сын занимался изучением жизни и культуры Запада. Здесь же началась его уже более серьезная творческая работа – он писал повесть на французском языке «Семья вурдалака» (опубликована Б.М. Макаревичем в «Вестнике Европы» в 1884 году), начал работу над повестью «Упырь», которую закончил по возвращению на родину и опубликовал в 1841 году.
Благодаря попечениям высокопоставленных родственников, особенно дяди Льва Алексеевича Перовского, в октябре 1839 года А.К. Толстой был произведен в губернские секретари, в марте следующего года – в коллежские секретари. В конце 1840 года Толстой вернулся в Россию, в Петербург, и был определен во II отделение его императорского величества канцелярии, ведавшее вопросами законодательства. В январе 1842 года – произведен в титулярные советники. Параллельно с этим укреплялись его придворные связи. В мае 1843 года он получил звание камер-юнкера.
Но государственная служба для А.К. Толстого не являлась ни смыслом его жизни и работы, ни средством утверждения в высшем свете.
Его настоящим призванием все больше становится литературное творчество.
«Упырь» – это первое крупное художественное произведение Толстого, написанное им под псевдонимом Краснорогский, которое было замечено Белинским. Великий критик увидел «в авторе силу фантазии», отметил «мастерское изложение, умение сделать из своих лиц что-то вроде характеров, способность схватить дух страны и времени, к которым относится событие, прекрасный язык, иногда даже похожий на «слог», словом – во всем отпечаток руки твердой, литературной».
Наоборот, реакция матери и родственников автора была бурной и совершенно противоположной: автору запретили писать и печататься, считая, что лишь светская жизнь, обставленный роскошью и блеском быт, сближение и дружба с членами знатных семей, есть необходимые условия для успешной службы, прочных связей в обществе и при дворе.
Но А.К. Толстой уже определил твердо и осознанно другой путь своего служения России.
В конце 40-х годов Алексей Константинович близко сходится со своими двоюродными братьями по материнской линии Алексеем, Александром, Владимиром и Львом Жемчужниковыми. Они были талантливы, остроумны, любили шутки и розыгрыши. Со старшим из них – Алексеем Михайловичем – Алексей Константинович Толстой пишет комедию «Фантазия».
Выразительны фамилии действующих лиц: Разорваки, Батог-Батыев, Курило-Завалдайский, Беспардонный. Среди действующих персонажей несколько собак: Моська, Фантазия, Пудель, Собачка малого размера, Собачка датская, Моська, похожая на Фантазию, Незнакомый бульдог.
Водевиль-комедия была поставлена на сцене Александринского театра. На представлении присутствовал царь Николай I. Не досмотрев представление, в момент, когда по сцене забегали собаки, он с возмущением покинул театр и запретил дальнейшую постановку комедии.
|
|
Портрет Козьмы Пруткова
Анна Алексеевна хотела отдалить сына от братьев, и его направляют в Калугу участвовать в ревизии губернаторских дел. В доме губернатора Смирнова он встречается с Н.В. Гоголем, читает ему наброски начатого им исторического романа «Князь Серебряный». В это же время он опубликовал несколько рассказов, появились на свет его первые серьезные опыты в поэзии. Были написаны такие баллады, как «Волки», «Курган», «Князь Ростислав», «Василий Шибанов», «Богатырь» и другие.
Любовь
В начале января 1851 года, в жизни Алексея Константиновича Толстого произошло событие, взорвавшее и изменившего его дальнейшую жизнь. Это случилось в петербургском Большом театре на новогоднем бале-маскараде. С ним дивным, ласковым голосом заговорила маска. От того, что она говорила, от ее изящной фигуры веяло обаянием. В ее речи, то веселой, то грустной, было много души и ума. Она поразила воображение Алексея Константиновича.
Такой предстала перед Толстым при первой встрече Софья Андреевна Миллер – урожденная Бахметьева – жена конногвардейского полковника. Первую встречу с ней Толстой описал в своем удивительном стихотворении, которое вошло в число лучших русских романсов, положенных на музыку Петра Ильича Чайковского:
Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.
|
|
Портрет молодого Алексея Константиновича Толстого
Софья Андреевна, убедившись, что Толстой серьезно влюблен в нее, оставляет мужа, покидает Петербург, поселяется в Смальковке, пензенском имении брата Петра Андреевича Бахметьева, и там ждет дальнейшего развития событий. Когда Анна Алексеевна узнала о связях сына с нею, возмутилась и потребовала прекратить связи с замужней женщиной. Раньше она не допустила женитьбы его на княжне Мещерской, казалось бы, очень достойной невесте. А теперь ее единственный сын – владелец и наследник многих богатых поместий, земель, золотых приисков, поднявшийся на заметную высоту в чиновной иерархии, блестящий светский молодой человек, егермейстер и друг наследника престола – и вдруг такая женитьба!
А сын любил Софью Андреевну, писал ей письма в прозе и стихах, мечтал о женитьбе на ней, ему казалось, что с ней он будет счастлив и почти вся его любовная лирика отныне была посвящена ей.
В это время началась Крымская война, А.К. Толстой сначала попытался организовать партизанский отряд для борьбы против англичан на Балтике. Но это ему не удалось (не было разрешено), и он поступил добровольцем во вновь сформированный полк императорской фамилии в чине майора. Шефом полка был Лев Алексеевич Перовский. По недосмотру начальства под Одессой полк расположили в тех местах, где раньше свирепствовал тиф. Вспыхнула эпидемия, унесшая в могилу половину состава полка. А.К. Толстой тоже заболел и выжил лишь благодаря заботливому уходу Софьи Андреевны, приехавшей к больному в расположение госпиталя.
Когда Алексей Константинович поправился, он для окончательного выздоровления отправился в Крым вместе с Софьей Андреевной. Остановились они в Мелассе – имении Л.А. Перовского, которое во время войны подвергалось артиллерийскому обстрелу с вражеской эскадры. Находясь в Крыму, поэт совершил путешествие по южному его побережью и написал свои замечательные «Крымские очерки» – поэтический дневник путешествия, полный любви к спутнице жизни.
Во второй половине 50-х годов Алексей Константинович Толстой написал много лирических произведений: поэмы «Иоанн Дамаскин» и «Дон Жуан», заканчивал работу над «Князем Серебряным» и получая «право гражданства» в литературе, публиковал эти произведения в «Современнике», «Русском вестнике», «Русской беседе» и других журналах. Но критика о А.К. Толстом молчала вплоть до появления в печати «Князя Серебряного» в начале 60-х годов, встреченного разноречивыми отзывами.
В 1856 году умер Лев Алексеевич Перовский, его опекун. В том же году у Софьи Андреевны умер брат, Петр Андреевич Бахметьев, оставив на ее попечении семерых детей круглыми сиротами, которых она перевезла в Петербург и поместила в квартире, снятой для нее А.К. Толстым. Его мать, Анна Алексеевна видя, что у сына против ее воли образуется своя семья, негодовала и в ночь на 2 июня 1857 года скоропостижно скончалась. У ее гроба А.К. Толстой впервые познакомился со своим отцом, Константином Петровичем, с которым мать всю жизнь не разрешала ему общаться.
Извещенная телеграммой, Софья Андреевна возвратилась в Петербург, и А.К. Толстой вместе с нею и детьми уехал в Пустыньку, – в имение матери под Петербургом.
В начале осени 1861 года А.К. Толстой обращается к Александру II с прошением об отставке с государственной службы, в котором пишет: «Государь, служба, какова бы она ни была, глубоко противна моей натуре; знаю, что каждый должен в меру своих сил приносить пользу Отечеству, но есть разные способы приносить пользу. Путь, указанный мне для этого провидением – мое литературное дарование, и всякий иной путь для меня невозможен».
Согласно этому прошению 28 сентября 1861 года А.К. Толстой был уволен от службы с чином статского советника, который он имел до поступления в военную службу, с назначением в придворную должность егермейстера и в ту же осень был исключен из списков стрелкового батальона.
Портрет Софьи Андреевны Толстой
В 1863 году Софья Андреевна получила развод и А.К. Толстой венчался с ней в Дрездене. После венчания Софья Андреевна и Алексей Константинович определили местом своего постоянного жительства Красный Рог, куда был вызван второй брат Софьи Андреевны – Н.А. Бахметьев, назначенный главным управляющим всеми имениями. Покладистый и миролюбивый Алексей Константинович не стал этому перечить, пообещал не заниматься хозяйственными делами и определил, что его дело – поэзия.
Удалившись от двора и поселившись в основном в Красном Роге, – А.К. Толстой отдается любимому делу – литературному творчеству.
Знакомство с русским средневековьем в 40-х годах привело его к написанию исторических произведений. Он пишет трагедию «Смерть Иоанна Грозного», в которой в центре внимания та же тема, что и в «Князе Серебряном», – изображение эпохи жестокого государя-самодержца и его раболепного окружения. Вскоре трагедия была снята цензурой из репертуара столичных театров, а потом последовало ее повсеместное запрещение.
После «Смерти Иоанна Грозного» А.К. Толстой создал еще две трагедии: «Царь Федор Иоаннович» и «Царь Борис», образовавшие драматическую трилогию. В художественном отношении трагедии Толстого – выдающееся явление в русской драматургии.
Толстой был в основном историческим писателем. Его «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» в сатирическом плане заканчивает эту тему. Вслед за Карамзиным поэт в хронологическом порядке рассматривает все княжения и царствования на Руси. Благодаря цензорам «История» при жизни поэта не публиковалась и распространялась только в рукописных списках.
Значительное место в поэзии Толстого занимают баллады, преимущественно исторические, и былины. Это небольшие по размеру произведения, в центре которых, как правило, стоят герои, связанные с какими-то историческими событиями. Таковы баллады «Василий Шибанов», «Песня о походе Владимира на Корсунь», «Роман Галицкий» и другие.
Портрет Алексея Константиновича Толстого
кисти И.Е. Репина
В последние годы жизни Толстой довольно часто находился на лечении за границей, лечился он преимущественно в Карлсбаде (Карловых Варах), – его часто мучили приступы невралгии и астмы,– возвращаясь на родину после длительного пребывания на заграничных курортах больным и слабым.
В последний раз Алексей Константинович посетил Карлсбад в июне-июле 1875 года. Накануне отъезда из Карлсбада он согласился участвовать вместе с Тургеневым в благотворительном вечере. Оба писателя читали на вечере свои произведения. Поэт сообщал Софье Андреевне на следующий день, 2 июля, что «чтение удалось выше всех ожиданий. Зала была полна, и за вычетом всех расходов, мы получили 1600 флоринов».
Толстой читал поэму «Грешница» и любимые баллады «Змей Тугарин» и «Алеша Попович». В том же письме он сообщал: «Я был очень хорошо принят, не хуже Тургенева, я читал хорошо, без волнения, и меня вызывали четыре раза. Сегодня несколько дам прислали нам цветов».
Вернувшись в Красный Рог, Алексей Константинович совсем разболелся. Он почти ничего не писал, пробовал поправлять вещи, предназначавшиеся для второго поэтического сборника, заканчивал стихотворение «Земля цвела…».
Умер Алексей Константинович Толстой 28 сентября (по старому стилю) 1875 года в Красном Роге, в «охотничьем замке», в своем рабочем кабинете, за письменным столом, приняв слишком большую дозу морфия, которым он снимал нестерпимые невралгические боли.
Фотографии Успенской церкви и склепа
Хоронили его возле сельской церкви при огромном стечении простого народа. На смерть А.К. Толстого проникновенным письмом откликнулся И.С. Тургенев присланным из Франции редактору журнала «Вестник Европы» М.М. Стасюлевичу: «Третьего дня вечером получил я вашу телеграмму: горестной скорбью наполнила она мое сердце. Я знал и прежде, что Толстому не суждено было долго жить на земле: не далее как три месяца тому назад его доктор в Карлсбаде сказывал мне, что нашему бедному другу не просуществовать и года; но трудно сразу примириться даже с ожиданной потерей, особенно с потерей такого человека, каков был Толстой. Он оставил в наследство своим соотечественникам прекрасные образцы драм, романов, лирических стихотворений, которые – в течение долгих лет – стыдно будет не знать всякому образованному русскому».
Алексей Константинович Толстой остался явлением уникальным в русской литературе.
Его любят, читают и чтут и в наше время, потому, что его произведения, к какому жанру бы они не относились, исполнены глубокого смысла, исторической правды, наполнены чувством сопричастности автора к происходящим и осмысливаемым в них событиям и героям. Его лирические произведения – это особо ценная и любимая читателями и ценителями таланта часть творчества А.К. Толстого.
А.К. Толстой широко известен и популярен как поэт, создавший классические образцы любовной лирики. Около ста пятидесяти его лирических произведений положено на музыку. «Толстой – писал Петр Ильич Чайковский – неисчерпаемый источник текстов под музыку; это один из самых симпатичных мне поэтов». В числе композиторов, обращавшихся к лирике А.К. Толстого и положивших его тексты на музыку – Ференц Лист, Н.А. Римский-Корсаков, А.Г. Рубинштейн, А.К. Лядов, М.П. Мусоргский, М.А. Балакирев, С.В. Рахманинов, М.М. Ипполитов-Иванов, Р.М. Глиер и многие другие знаменитые и великие композиторы, произведения которых стали классикой, живут и остаются любимыми и в наше время.
А.К. Толстой прочно вошел в нашу духовную жизнь. Многогранный талант Алексея Константиновича Толстого, его благородные личные и душевные качества принесли ему заслуженную славу и бессмертие в памяти потомков.
В нынешнем 2007 году отмечается 190-летие со дня рождения Алексея Константиновича Толстого. Именно поэтому, представленную тему своего Реферата, я избрала для того, чтобы ближе познакомиться с жизнью и творчеством нашего великого земляка и великого русского поэта Алексея Константиновича Толстого.
Я надеюсь, что когда вся наша просвещенная Россия будет в 2017 году отмечать 200-летний юбилей Алексея Константиновича Толстого, я – уже вступившая к тому времени во взрослую жизнь, смогу принять более серьезное и непосредственное участие в тех работах и делах, которые будут проводится и в мемориальной усадьбе А.К. Толстого Красный Рог и в других, которые будут мне посильны.
Использованная литература:
1. Г.И. Стафеев «Сердце полно вдохновенья»
2. Г.И. Стафеев «Под краснорогским небом»
3. Г.И. Стафеев «В отчизне пламени и слова»
4. Д.А. Жуков «Алексей Константинович Толстой»
5. В.Д. Захарова «Краснорогская усадьба А.К. Толстого»
6. Е.А. Грушко, Ю.М.Медведев «Энциклопедия знаменитых россиян»
7. «Новая иллюстрированная энциклопедия»
8. «Три века – Россия от смуты до нашего времени» (дворцовые перевороты)
9. В.М. Соловьев «Золотая книга российской культуры»
Приложения:
А. К. Толстой «Князь Серебряный». Отрывок. Глава «Ночное шествие».
Баллада «Василий Шибанов»
* Из лирики: «Благовест», «Средь шумного бала…», «Колокольчики мои…», «Господь меня готовя к бою…», «Одарив весьма обильно…», «Коль любить, так без рассудку…»
* Из Козьмы Пруткова: «Мысли и афоризмы»
Приложения
Из произведений
Алексея Константиновича Толстого
«Князь Серебряный»
(отрывок)
Ночное шествие
Пока Малюта разговаривал с сыном, царь продолжал молиться. Уже пот катился с лица его; уже кровавые знаки, напечатленные на высоком челе прежними земными поклонами, яснее обозначились от новых поклонов; вдруг шорох в избе заставил его обернуться. Он увидел свою мамку, Онуфревну.
Стара была его мамка. Взял ее в Верьх еще блаженной памяти великий князь Василий Иоаннович; служила она еще Елене Глинской. Иоанн родился у нее на руках; у нее же на руках благословил его умирающий отец. Говорили про Онуфревну, что много ей известно, о чем никто и не подозревает. В малолетство царя Глинские боялись ее; Шуйские и Бельские старались всячески угождать ей.
Много сокрытого узнавала Онуфревна посредством гаданья и никогда не ошибалась. В самое величие князя Телпнева – Иоанну тогда было четыре года – она предсказала князю, что он умрет голодной смертью. Так и сбылось. Много лет протекло с тех пор, а еще свежо было в памяти стариков это предсказание.
Теперь Онуфревне добивал чуть ли не десятый десяток. Она согнулась почти в двое; кожа на лице ее так сморщилась, что стала походить на древесную кору, и как на старой коре пробивается мох, так на бороде Онуфревны пробивались волосы седыми клочьями. Зубов у нее давно не было, глаза, казалось, не могли видеть, голова судорожно шаталась.
Онуфревна опиралась костлявой рукой на клюку. Долго смотрела она на Иоанна, вбирая в себя пожелтевшие губы, как будто бы что-то жевала или бормотала.
– Что?– сказала наконец мамка глухим, дребезжащим голосом,– молишься, батьщка? Молись, молись, Иван Васильевич! Много тебе еще отмаливаться! Еще б одни старые грехи лежали на душе твоей! Господь– то милостив, авось и простил бы! А то ведь у тебя что ни день, то новый грех, а иной раз и по два и по три на день придется!
– Полно Онуфревна,– сказал царь, вставая,– сама не знаешь, что говоришь!
– Не знаю, что говорю! Да разве я из ума выжила, что ли ? – И безжизненные глаза старухи внезапно заблистали.– Да что ты сегодня за столом сделал! За что отравил боярина –то ? Ты думал, я и не знаю! Что? Чего брови-то хмуришь? Вот погоди, как пробьет твой смертный час; погоди только! Уж привяжутся к тебе грехи твои, как тысячи пудов; уж потянут тебя на дно адово! А дьяволы-то подскочат, да и подхватят тебя на крючья!
Старуха опять принялась сердито жевать.
Усердная молитва приготовила царя к мыслям набожным. Раздражительное воображение не раз уже представляло ему картину будущего возмездия, но сила воли одолевала страх загробных мучений. Иоанн уверял себя, что страх и даже угрызения совести возбуждаемы в нем врагом рода человеческого, чтобы отвлечь помазанника божия от высоких его начинаний. Хитростям дьявола царь противуставил молитву; он часто изнемогал под жестоким напором воображения. Тогда отчаяния схватывало его как железными когтями. Неправость дел его являлась во всей наготе, и страшно зияли перед ним адские бездны. Но это продолжалось недолго. Вскоре Иоанн негодовал на сове малодушие. В гневе на самого себя и на духа тьмы, он опять, назло аду и наперекор совести, начинал дело великой крови и великого поту, и никогда жестокость его не достигала такой степени, как после невольного изнеможенья.
Теперь мысль об аде, оживленная наступающей грозой и пророческим голосом Онуфревны, проняла его насквозь лихорадочной дрожью. Он сел на постель. Зубы его застучали один о другой.
– Ну, что батюшка? – сказала Онуфревна, смягчая свой голос,– что с тобой сталось? Захворал, что ли ? Так и есть, захворал! Напугала же я тебя! Да нужды нет, утешься, батюшка, хоть и велики грехи твои, а благость-то божия еще больше! Только покайся, да вперед не греши. Вот и я молюсь, молюсь о тебе и денно и нощно, а теперь и того более стану молиться! Что тут говорить? Уж лучше сама в рай не попаду, да тебя отмолю!
Иоанн взглянул на свою мамку,– она как будто улыбалась, но неприветливая была улыбка на суровом лице ее.
– Спасибо, Онуфревна, спасибо; мне легче; ступай себе с богом!
– То-то легче! Как обнадежишь тебя, куда и страх девался; уж и гнать меня вздумал; ступай, мол с богом! А ты на долготерпение – то божие слишком не рассчитывай, батюшка. На тебя и у самого господа терпения-то не станет. Отречется он от тебя, посмотри, а сатана –то обрадуется, да шарх! И войдет в тебя. Ну вот, опять дрожать начал! Не худо бы тебе сбитеньку испить. Испей сбитеньку, батюшка! Бывало, и родитель твой на ночь сбитень пивал, царствие ему небесное! И матушка твоя, упокой господи душу ее, любила сбитень. В сбитне-то и опоили ее проклятые Шуйские!
Старуха как будто забылась. Глаза ее померкли; она опять принялась жевать губами, беспрерывно шатая головой.
Вдруг что-то застучало в окно. Иван Васильевич вздрогнул. Старуха перекрестилась дрожащей рукой.
– Вишь, – сказала она,– дождь полил! И молонья блистать начинает! А вот и гром, батюшка, помилуй нас, господи!
Гроза усиливалась все более и скоро разыгралась по небу беспрерывными перекатами, беспрестанною молнией.
При каждом ударе грома Иоанн вздрагивал.
– Вишь, какой у тебя озноб, батюшка! Вот погоди маленько, я велю тебе сбитеньку заварить…..
– Не надо, Онуфревна, я здоров….
– Здоров! Да на тебе лица не видать. Ты б на постелю-то лег, одеялом-то прикрылся бы. И что-то у тебя за постель, право! Доски голые. Охота тебе! Царское ли это дело! Ведь это хорошо монаху, а ты не монах какой!
Иоанн не отвечал. Он к чему-то прислушался.
– Онуфревна, – сказал он вдруг с испугом,– кто там ходит в сенях? Я слышу шаги чьи-то.
– Христос с тобой, батюшка! Кому теперь ходить. Послышалось тебе.
– Идет, идет кто-то! Идет сюда! Посмотри Онуфревна!
Старуха отворила дверь. Холодный ветер пахнул в избу. За дверью показался Малюта.
– Кто это? – спросил царь, вскакивая.
– Да твой рыжий пес, батюшка,– отвечала мамка, сердито глядя на Малюту,– Гришка Скуратов; вишь, как напугал, проклятый!
– Лукьяныч! – сказал царь, обрадованный приходом любимца, – добро пожаловать; откуда?
– Из тюрьмы, государь; был у розыску, ключи принес! – Малюта низко поклонился царю и покосился на мамку.
– Ключи! – проворчала старуха.– Уж припекут тебя на том свете раскаленными ключами, сатана ты этакой! Ей-богу, сатана! И лицо-то дьявольское! Уж кому другому, а тебе не миновать огня вечного! Будешь, Гришка, лизать сковороды горячие за все клеветы свои! Будешь, проклятый , в смоле кипеть, помяни мое слово.
Молния осветила грозящую старуху, и страшна была она с подъятою клюкой, с сверкающими глазами.
Сам Малюта несколько струсил, но Иоанна ободрило присутствие любимица.
– Не слушай ее, Лукьяныч,– сказал он, – знай свое дело, не смотри на бабьи толки. А ты ступай себе , старая дура, оставь нас!
Глаза Онуфревны снова засверкали.
– Старая дура? – повторила она.– Я старая дура? Вспомяните вы меня на том свете, оба вспомяните! Все твои поплечники, Ваня, все примут мзду свою, еще в сей жизни примут, и Грязной, и Басманов и Вяземский; комуждо воздастся по делам его, а этот,– продолжала она, указывая клюкою на Малюту, – этот не примет мзды своей; по его делам нет и муки на земле; его мука на дне адовом; там ему и место готово; ждут его дьяволы и радуются ему! И тебе есть там место, Ваня, великое теплое место!
Старуха вышла, шаркая ногами и стуча клюкой.
Иоанн был бледен. Малюта не говорил ни слова. Молчание продолжалось довольно долго.
– Что ж, Лукьяныч, – сказал наконец царь, – винятся Колычевы?
– Нет еще, государь. Да уж повинятся, у меня не откашляются!
Иоанн вошел в подробности допроса. Разговор о Колычевых дал его мыслям другое направление.
Ему показалось, что он может заснуть. Отослав Малюту он лег на постель и забылся.
Его разбудил как будто внезапный толчок.
Изба слабо освещалась образными лампадами. Луч месяца, проникая сквозь низкое окно, играл на расписных изразцах лежанки. За лежанкой кричал сверчок. Мышь грызла где-то деверево.
Среди этой тишины Ивану Васильевичу опять сделалось страшно.
Вдруг ему почудилось, что приподымается половица и смотрит из –под нее отравленный боярин.
Такие видения случались с Иоанном нередко. Он приписывал их адскому мороченью. Чтобы прогнать призрак, он перекрестился.
Но призрак не исчез, как то случалось прежде. Мертвый боярин продолжал смотреть на него исподлобья. Глаза старика были так же навыкате, лицо так же сине, как за обедом, когда он выпил присланную Иоанном чашу.
«Опять наваждение!– подумал царь,– но не поддамся прелести сатанинской, сокрушу хитрость дьявольскую. Да воскреснет бог и да расточатся врази его!»
Мертвец медленно вытянулся из – под полу и приблизился к Иоанну.
Царь хотел закричать, но не мог. В ушах его страшно звенело.
Мертвец наклонился перед Иоанном.
– Здрав буди, Иване!– произнес глухой нечеловеческий голос,– се кланяюсь тебе, иже погубил еси мя безвинно!
Слова эти отозвались в самой глубине души Иоанна. Он не знал, от призрака ли их слышит или собственная мысль его выразилась ощутительным для уха звуком.
Но вот приподнялась другая половица; из – под нее показалось лицо окольничего Данилы Адашева, казненного Иоанном четыре года тому назад.
Адашев также вытянулся из – под полу , поклонился царю и сказал:
– Здрав буди, Иване, се кланяюсь тебе, иже казнил еси меня безвинно!
За Адашевым явилась боярыня Мария, казненная вместе с детьми. Она поднялась из –под полу с пятью сыновьями. Все поклонились царю, и каждый сказал:
– Здрав буди, здрав буди, Иване, се кланяемся тебе!
Потом показались князь Курлятев, князь Оболенский, Никита Шереметьев и другие казненные или убитые Иоанном.
Изба наполнилась мертвецами. Все они низко кланялись царю, все говорили:
– Здрав буди, здрав буди, Иване, се кланяемся тебе!
Вот поднялись монахи, старцы, инокини, все в черных ризах, все бледные и кровавые.
Вот показались воины, бывшие с царем под Казанью. На них зияли страшные раны, но не в бою добытые, а нанесенные палачами.
Вот появились девы в растерзанной одежде и молодые жены с грудными младенцами. Дети протягивали к Иоанну окровавленные ручонки и лепетали:
– Здрав буди, здрав буди, Иване, иже погубил еси нас безвинно!
Изба все более наполнялась призраками. Царь не мог уже различить воображение от действительности.
Слова призраков повторялись стократными отголосками. Отходные молитвы и панихидное пение в то же время раздавались над самыми ушами Иоанна. Волосы его стояли дыбом.
–Именем бога живого, – произнес он, – если вы бесы, насланные вражью силою, –сгиньте» Если вы вправду души казненных мною– дожидайтесь Страшного суда божия! Господь меня с вами рассудит.
Взвыли мертвецы и закружились вокруг Иоанна, как осенние листья, гонимые вихрем. Жалобнее раздалось панихидное пение, дождь опять застучал в окно, и среди шума ветра царю послышались как будто звуки труб и голос, взывающий:
– Иване, Иване! На суд, на суд!
Царь громко вскрикнул. Спальники вбежали из соседних покоев в опачивальню.
– Вставайте!– закричал царь,– кто спит теперь! Настал последний день, настал последний час! Все в церковь! Все за мною!
Царедворцы засуетились. Раздался благовест. Только что уснувшие опричники услышали знакомый звон, вскочили с полатей и спешили одеться.
Многие из них пировали у Вяземского. Они сидели за кубками и пели удалые песни. Услышав звон, они вскочили и надели черные рясы поверх богатых кафтанов, а головы накрыли высокими шлыками.
Вся Слобода пришла в движение. Церковь божией матери ярко осветилась. Встревоженные жители бросились к воротам и увидели множество огней, блуждающих во дворце из покоя в покой. Потом огни образовали длинную цепь, и шествие потянулось змеею по наружным переходам соединявшим дворец со храмом божиим.
Все опричники, одетые однолично в шлыки и черные рясы, несли смоляные светочи.. Блеск их чудно играл на резных столбах и на стенных украшениях. Ветер раздувал рясы, а лунный свет вместе с огнем отражался на золоте, жемчуге и дорогих каменьях.
Впереди шел царь, одетый иноком, бил себя в грудь и взывал, громко рыдая:
– Боже, помилуй мя грешного! Помилуй мя, смрадного пса! Помилуй мою скверную голову! Упокой, господи, души побитых мною безвинно!
У преддверия храма Иоанн упал в изнеможении.
Светочи озарили старуху, сидевшую на ступенях Она протянула к царю дрожащую руку.
– Встань, батюшка!– сказала Онуфревна,– я помогу тебе. Давно я жду тебя. Войдем, Ваня, помолимся вместе.
Двое опричников подняли царя под руки. Он вошел в церковь.
Новые шествия, также в черных рясах, также в высоких шлыках, спешили по улицам с зажженными светочами. Храмовые врата поглощали все новых и новых опричников, и исполинские лики святых смотрели на них, негодуя с высоты стен и глав церковных.
Среди ночи , дотоле безмолвной, раздалось пение нескольких сот голосов, и далеко слышны были звон колокольный и протяжные псалмы.
Узники в темницах вскочили, гремя цепями, и стали прислушиваться.
– Это царь заутреню служит!– сказали они. – Умягчи, боже, его сердце, вложи милость в душу его!
Маленькие дети в слободских домах , спавшие близ матерей, проснулись в испуге и подняли плач.
Иная мать долго не могла унять своего ребенка.
– Молчи!– говорила она наконец,– молчи, не то Малюта услышит!
И при имени Малюты ребенок переставал плакать, в испуге прижимался к матери, и среди ночного безмолвия раздавались опять лишь псалмы опричников да беспрерывный звон колокольный.
ВАСИЛИЙ ШИБАНОВ
Баллада
Князь Курбский от царского гнета бежал,
С ним Васька Шибанов , стремянный.
Дороден был князь. Конь измученный пал.
Как быть среди ночи туманной?
Но рабскую верность Шибанов храня,
Своего отдает воеводе коня:
«скачи, князь, до вражьего стану,
Авось я пешой не отстану».
И князь доскакал. Под литовским шатром
Опальный сидит воевода.
Стоят в изумленье литовцы кругом,
Без шапок толпятся у входа,
Всяк русскому витязю честь воздает;
Недаром дивится литовский народ,
И ходят их головы кругом:
«Князь Курбский нам сделался другом».
Но князя не радует новая честь,
Исполнен он желчи и злобы;
Готовится Курбский царю перечесть
Души оскорбленной зазнобы:
«Что долго в себе я таю и ношу,
То все я пространно к царю напишу,
Скажу напрямик, без изгиба,
За все его ласки спасибо».
И пишет боярин всю ночь напролет,
Перо его местию дышит,
Прочтет, улыбнется, и снова прочтет,
И снова без отдыха пишет,
И злыми словами язвит он царя,
И вот уж, когда занялася заря,
Поспело ему на отраду
Послание, полное яду.
Но кто ж дерзновенные князя слова
Отвезть Иоанну возьмется?
Кому не люба на плечах голова,
Чье сердце в груди не сожмется?
Невольно сомненья на князя нашли….
Вдруг входит Шабанов в поту и в пыли:
«Князь, служба моя не нужна ли?
Вишь, наши меня не догнали!»
И в радости князь посылает раба,
Торопит его в нетерпенье:
«Ты телом здоров, и душа не слаба,
А вот и рубли в награжденье!»
Шибанов в ответ господину: «Добро!
Тебе здесь нужнее твое серебро,
А я передам и за муки
Письмо твое в царские руки».
Звон медный несется , гудит над Москвой;
Царь в смирной одежде трезвонит;
Зовет ли обратно он прежний покой
Иль совесть навеки хоронит ?
Но часто и мерно он в колокол бьет,
И звону внимает московский народ,
И молится, полный боязни,
Чтоб день миновался без казни.
В ответ властелину гудят терема,
Звонит с ним и Вяземский лютый,
Звонит всей опрични кромешная тьма,
И Васька Грязной, и Малюта,
И тут же, гордяся своею красой,
С девичьей улыбкой, с змеиной душой
Любимец звонит Иоаннов.
Отверженный богом Басманов.
Царь кончил; на жезл отпираясь, идет,
И с ним всех окольных собранье.
Вдруг едет гонец, раздвигает народ,
Над шапкою держит посланье.
И спрянул с коня он поспешно долой,
К царю Иоанну подходит пешой
И молвит ему, не бледнея:
«От Курбского князя Андрея!»
И очи царя загорелися вдруг:
«Ко мне? От злодея лихого?
Читайте же, дьяки, читайте мне вслух
Посланье от слова до слова!
Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!»
И в ногу Шибанова острый конец
Жезла своего он вонзает,
Налег на костыль– и внимает:
«Царю, прославляему древле от всех,
Но тонущу в сквернах обильных!
Ответствуй, безумный, каких ради грех
Побил еси добрых и сильных?
Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,
Без счета твердыни врагов сражены?
Не их ли ты мужеством славен?
И кто им бысть верностью равен?
Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас,
В небытную ересь прельщенный?
Внимай же ! Приидет возмездия час,
Писаньем нам предреченый.
И аз, иже кровь в непрестанных боях
За тя, аки воду, лиях и лиях,
С тобою пред судьею предстану!»
Так Курбский писал к Иоанну.
Шибанов молчал. Из пронзенной ноги
Кровь алым струилася током,
И царь на спокойное око слуги
Взирал испытующим оком.
Стоял неподвижно опричников ряд;
Был мрачен владыки загадочный взгляд,
Как будто исполнен печали;
И все в ожиданье молчали.
И молвил так царь: «Да боярин твой прав,
И нет уж мне жизни отрадной,
Кровь добрых и сильных ногами поправ,
Я пес недостойный и смрадный!
Гонец, ты не раб, но товарищ и друг,
И много, знать, верных у Курбского слуг,
Что выдал тебя за бесценок!
Ступай же с Малютой в застенок!»
Пытают и мучат гонца палачи,
Друг к другу приходят на смену:
«Товарищей Курбского ты уличи,
Открой их собачью измену!»
И царь вопрошает: «Ну что же гонец?
Назвал ли он вора друзей наконец?»
«Царь, слово его все едино:
Он славит свого господина!»
День меркнет, приходит ночная пора,
Скрыпят у застенка ворота,
Заплечные входят опять мастера,
Опять зачалася работа.
«Ну что же , назвал ли злодеев гонец?»
«Царь, близок ему уж приходит конец,
Но слово его все едино
Он славит свого господина:
«О князь, ты, который предать меня мог
За сладостный миг укоризны,
О князь, я молю, да простит тебе бог
Измену твою пред отчизной!
Услышь меня, боже, в предсмертный мой час,
Язык мой немеет и взор мой угас
Но в сердце любовь и прощенье,
Помилуй мои прегрешенья!
Услышь меня боже, в предсмертный мой час
Прости моего господина!
Язык мой немеет, и взор мой угас,
Но слово мое все едино:
За грозного, боже, царя я молюсь,
За нашу святую, великую Русь,
И твердо жду смерти желанной!»
Так умер Шибанов, стремянный
Благовест
Среди дубравы
блестит крестами
Храм пятиглавый
С колоколами.
Их звон призывный
Через могилы
Гудит так дивно
И так уныло!
К себе он тянет
Неодолимо,
Зовет и манит
Он в край родимый,
В край благодатный,
Забытый мною,–
И, непонятной
Томим тоскою,
Молюсь и каюсь я,
И плачу снова,
И отрекаюсь я
От дела злого;
Далеко странствуя
Мечтой чудесною,
Через пространства я
Лечу небесные,
И сердце радостно
Дрожит и тает,
Пока звон благостный
Не замирает…..
***
***
Средь шумного бала случайно
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.
Лишь очи печально глядели,
А голос так дивно звучал,
Как звон отдаленной свирели,
Как моря играющий вал.
Мне стан твой понравился тонкий
И весь твой задумчивый вид,
А смех твой, и грустный и звонкий,
С тех пор в моем сердце звучит.
В часы одинокие ночи
Люблю я, усталый прилечь –
Я вижу печальные очи,
Я слышу веселую речь;
И грустно я так засыпаю,
И в грезах неведомых сплю …
Люблю ли тебя – я не знаю,
Но кажется мне, что люблю!
***
Колокольчики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Темно-голубые?
И о чем звените вы
В день веселый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?
Конь несет меня стрелой
На поле открытом;
Он вас топчет под собой,
Бьет своим копытом.
Колокольчики мой,
Цветики степные!
Не кляните вы меня,
Темно –голубые!
Я бы рад вас не топтать,
Рад промчатся мимо,
Но уздой не удержать
Бег неукротимый!
Я лечу, лечу стрелой,
Только пыль взметаю;
Конь несет меня лихой,–
А куда? Не знаю!….
***
Одарив весьма обильно
Нашу Землю, Царь Небесный
Быть богатою и сильной
Повелел ей повсеместно.
Но чтоб падали селенья,
Чтобы нивы пустовали–
Нам на то благословенье
Царь Небесный дал едва ли!
Мы беспечны, мы ленивы,
Все у нас из рук валится,
И к тому ж мы терпеливы–
Этим нечего хвалиться!
***
Коль любить, так без рассудку,
Коль грозить, так не на шутку,
Коль ругнуть, так сгоряча,
Коль рубнуть, так уж сплеча!
Коли спорить, так уж смело,
Коль карать, так уж за дело,
Коль простить, так всей душой,
Коли пир, так пир горой!
***
Господь, меня готовя к бою,
Любовь и гнев вложил мне в грудь,
И мне десницею святою
Он указал правдивый путь;
Одушевил могучим словом,
Вдохнул мне в сердце много сил,
Но непреклонным и суровым
Меня Господь не сотворил.
***
Мысли и афоризмы
Мудрость, подобно черепаховому супу, не всякому доступна.
Никто не обнимет необъятного
Смотри в корень!
Наука изощряет ум; ученье вострит память.
Память человека есть лист белой бумаги:
иногда напишется хорошо, а иногда дурно.
Гений подобен холму, возвышающемуся на равнине.
Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней приготовится.
Если у тебя спрошено будет: что полезнее, солнце или месяц?– ответствуй: месяц. Ибо солнце светит днем, когда и без того светло; а месяц – ночью.
Но с другой стороны: солнце лучше тем, что светит и греет; а месяц только светит, и то лишь в лунную ночь!
Единожды солгавши, кто тебе поверит?
Что имеем, не храним; потерявши плачем.
[*] Вот перечень подаренного К.Г. Разумовскому: города Ямполь и Батурин с уездами, замок Гадячский с волостями Чеповскою и Быковскою, Почеп с уездом, волость Шептаковская, Баклань, село Литвиновичи, хутор Буддийский, мельница Глуховская о трех камнях, перевоз Переволочинский, село Кучеровка с приселками Сопичем и Потаповскою, села Поповка, Машев и Жадов.
* О характере некоторых приобретений А.А. Перовского имеются сведения в «Дневнике» А.К. Толстого. Там говорится, что в Венеции, в замке Гримани, Перовский приобрел бюст смеющегося сатира работы Микельанджело, «древний бюст, представляющий молодого Геркулеса, с большим порфировым пьедесталом, две порфировые колонны, десять столов, из которых два с камнями, вделанными в дерево, один из старого флорентийского мозаика, четыре из африканского мрамора и два из vert antique, четыре мраморных сосуда и шесть картин, одна из которых Тициана и представляет дожа Антонио Гримани во весь рост». «У знаменитого живописца Migliara, который прекрасно пишет архитектурные здания и особенно хорошо знает перспективу», Перовский купил «две большие картины масляными и четыре ландшафта водяными красками».
Перепечатка материалов без ссылки на наш сайт запрещена