База курсовых работ, рефератов, научных работ! Otryvnoy.ru Рефераты, курсовые, дипломные работы

Данте и Вергилий

Данте и Вергилий

Министерство образования и науки Украины

 Таврический национальный университет им. В.И. Вернадского

Кафедра греческой филологии

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 Тема 1.8

 

«Данте и Вергилий»

 

 

 

 

 

Самостоятельная работа

По истории зарубежной литературы

Студентки группы 17а

Факультета иностранной филологии

 

Денисовой Елены Юрьевны

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Симферополь - 2005

Данте родился во Флоренции в 1265 г. Поэт происходил из старинного " дворянского  рода. Однако семья Данте давно утеряла феодальный облик; уже отец поэта принадлежал, как и он сам, к партии гвельфов. Достигнув совершеннолетия, Данте записался в 1283 г. в цех аптекарей и врачей, который включал также книгопродавцев и художников и принадлежал к числу семи “старших” цехов Флоренции. Данте получил образование в объеме средневековой школы, которое сам признавал скудным, и стремился восполнить его изучением французского и провансальского языков, открывших ему доступ к лучшим образцам иностранной литературы.

Круг его интересов был необы­чайно широк для того времени. Он изучал историю, филосо­фию, риторику, богословие, астрономию, географию. Наряду со схоластической богословной философией он занимался си­стемами восточной философии, был знаком с учениями Ави­ценны и Аверроеса. Наряду со средневековыми поэтами молодой Данте внимательно изучал также античных поэтов и в первую очередь Вергилия, которого он избрал, по его собственному выражению, своим  учителем.

«Ты мой учитель, мой пример любимый;

Лишь ты один в наследье мне вручил

Прекрасный слог, везде превозносимый» [1, Ад I, 85-87]

 «Со времён Данте первая эклога из «Буколик» Вергилия была тем стихотворным текстом, при посредстве которого ученика впервые вводили в таинство поэзии» [2, стр. 194]. Поэтами, в отличие от «рифмачей», Данте называл только поэтов Древнего Рима. «Чем ближе мы следуем великим поэтам, - говорил Данте, - тем правильнее сочиняем стихи»  [3, стр. 154]

Основное произведение Данте, принесшее поэту мировую славу, - "Божественная комедия" – величавый итог всего поэтического пути Данте. Она вобрала опыт целой жизни, все то, что годами крепло в душе поэта, питало его мысль и художествен­ный гений. Вдохновенный лиризм «Новой жизни», философ­ская мысль «Пира», национальная идея трактатов «О народ­ном красноречии» и «О монархии» — все слилось в «Божест­венной комедии» в величественный синтез, все получило новую даль и широту. Поэма является не только итогом развития идейно-политической и художественной мысли Данте, но и даёт грандиозный философско-художественный синтез всей средневековой культуры, перекидывая от нее мост к культуре Возрождения.    Сюжет поэмы Данте типично средневековый. Это схолас­тическая аллегория, изображающая «хождение по мукам» — путь человеческой души от греха к праведности, от заблужде­ний земной жизни к истине богопознания. Именно этим сюжет­ным замыслом подсказано название поэмы: Данте назвал ее «комедией», так как в его время так называли произведения, имеющие мрачное начало и светлую оптимистическую развяз­ку. Что касается эпитета «божественная», то он появился позд­нее: его дало «комедии» потомство, выразившее этим свое вос­хищение поэтическим совершенством бессмертного творения Данте. «Комедия», написанная в средневековом литературном жанре «видения», начинается картиной дремучего леса, в ко­тором заблудился поэт. В лесной чаще Данте обступили хищ­ные звери — лев, пантера, волчица. Поэту грозит гибель. И тут внезапно появляется перед ним старец, который отгоняет зверей и выводит его из грозной лесной чащи. Старец этот — великий римский поэт Вергилий. Его послала Беатриче, чья душа обитает в раю. Оттуда, с райских высот, умершая воз­любленная увидела опасность, которая угрожает Данте. Вер­гилий предлагает Данте следовать за ним и ведет его по за­гробному миру. Они проходят через ад и чистилище, где видят мучения осужденных грешников, и подымаются к вратам рай, где Вергилий покидает Данте. Ему на смену является Беатри­че. Она ведет Данте дальше, через райские сферы, где они лицезреют блаженство праведников на небесах. Возносясь все выше и выше, они достигают божественного престола, где поэ­ту предстает образ самого бога.

 Именно как автор "Божественной комедии" Данте является в одно и то же время последним поэтом средних веков и первым поэтом нового времени. Все противоречия идеологии Данте, отраженные в других его произведениях, все многообразные аспекты его творчества как поэта, философа, ученого, политика, публициста слиты здесь в величавое, гармоничное художественное целое.

Поэма имеет многочисленные средневековые источники. Фабула поэмы производит схему популярного в средневековой клерикальной литературе жанра "видений" или "хождений по мукам", т.е. поэтических рассказов о том, как человеку удалось увидеть тайны загробного мира. «Жанр видений отличался большой ёмкостью: он сочетал в себе собственно религиозный жанр, светскую аллегорию, преследующую дидактически познавательную цель, и политическую сатиру. Эта ёмкость должна была привлечь Данте, стремившегося затронуть все стороны духовного мира современников» [4, стр. 92].

 Кроме того, и для Данте это было очень важно, в видении легче всего могли совпасть путь личности и судьба человечества, так как герой, странствующий по загробному миру, становился для читателей или слушателей символом человеческой души.

Но жанру присуща была и ограниченность: он не предусматривал движения, кроме чисто механической смены декораций. В его рамках потенциально невозможно было изобразить историческую борьбу и активных героев. Для этого нужен был эпос. А классической эпопеи в Италии не было. Жизнь города, где люди были не только спаяны, но и разобщены, где слишком сильна была книжная культура, в общем, не способствовала развитию этого рода поэзии. И всё же итальянских граждан эпос привлекал. Но если скромные ремесленники довольствовались многочисленными переделками «Песни о Роланде», которые исполняли для них уличные певцы, то более образованные горожане увлекались латинской поэзией. Они чтили не только величие Римской империи, но и её культуру. Традиция латинской культуры в Италии не прерывалась, хотя эта культура и деградировала, и полностью удовлетворить духовные запросы читателей уже не могла.

«В университетах изучали латинских авторов, особенно Вергилия, Овидия, Стация и Лукана. Изучали схоластически, навязывая их произведениям аллегорический смысл, но всё же эти писатели продолжали жить, несмотря на то, что церковь осуждала светскую культуру». [4, стр. 93] Особым почётом пользовался Вергилий. Стихи Вергилия были записной тетрадью европейского человечества в течение двадцати веков и остаются ею и поныне. В своё время они говорили Данте о наследии Рима, об утопии справедливости вселенской монархии. Считалось, что в IV эклоге «Буколик» размещены прорицания поэта о возврате Золотого века с рождением божественного младенца, которому предстоит вернуть время мира и начать время утопии. В последующие века христиане воспринимали IV эклогу по-своему. Они считали, что целомудренная дева, описанная Вергилием – это Мария, а чудесный младенец – Христос, таким образом, Вергилий предсказал появление Иисуса Христа и его почитали, как пророка. Данте, очевидно, был согласен с общим мнением. В своей «Комедии» он обращается к Вергилию от лица Стация: «Ты был как тот, кто за собой лампаду

                          Несёт в ночи и не себе даёт,

                          Но вслед идущим помощь и отраду,

                          Когда сказал: «Век обновленья ждёт:

                          Мир первых дней и правда - у порога,

                          И новый отрок близится с высот».   [1, Чист.XXII, 67-72]

Средневековое перетолкование при всей своей наивности, по крайней мере, воздаёт должное двум первостепенным фактам: во-первых, центральный смысл стихотворения Вергилия, рядом с которым отступают все прочие смысловые аспекты – это пророчество «о наступлении нового цикла жизни человечества, об обновлении времен» [2, стр. 200], а во-вторых, поэт оказался прав, он чувствовал время. А что касается перетолкований, то таков уж объективный характер поэзии Вергилия, они напрашиваются сами собой. «Голос поэта сам летит в будущее и, можно сказать, акустически рассчитан на отзвук в сердцах тех, кто придёт позднее» [2, стр. 200].

 «Педагогическая роль Вергилия – ментора, дававшего при начале умственного пути некую исходную норму, дисциплинирующего воспитателя совсем молодых душ, - в истории настолько велика, что преувеличивать её вряд ли возможно» [2, стр. 194] Вергилий обладал общепризнанной безупречностью вкуса, высотою моральных правил, привлекавшей наставников. «У него нет ничего абсолютно душевно незрелого (инфантильного), что сделало бы его непригодным для роли воспитателя». [2, стр. 194]. «Вергилий – это поэт истории как времени, насыщенного значением, поэт знамений времени, определяющих конец старому и начало новому; и он сумел превратить свой Рим в общечеловеческий символ истории – конца и нового начала» [2, стр. 200].

Данте изучал латинскую литературу так, как это было заведено в его время; сначала он прочёл эпигонов, а затем уже Вергилия, Горация, Овидия. Он не был ни начитаннее, ни образованнее, чем некоторые из его современников, и всё же его восприятие античности иное, чем у них. Для него в произведениях классиков открылась эстетическая сторона, поэзию Вергилия он оценил выше, чем всю художественную литературу средних веков. Вергилий для него и философ, и любимый поэт, чью «Энеиду» он знал наизусть: «Тебе ль не знать? Ты помнишь всё подряд» [1, Ад XX, 114].

 Данте не просто читал «Энеиду»: очевидно, эта поэма была для него в известной мере образцом литературного произведения. Его, вероятно, привлекала идея поэмы: прославление римской державы, которую Данте считал идеалом государственного устройства. «Близок Данте и дух гражданственности, пронизывающий «Энеиду», резкое осуждение богатства и идеализация скромной патриархальной жизни предков и, наконец, фантастика, которая занимает такое большое место в поэме Вергилия. Вся шестая книга «Энеиды» посвящена подземному странствию Энея в царство мёртвых». [4, стр.93] Мифы античности, отражённые у Вергилия в этом путешествии Энея, в некоторой мере близки христианской мифологии, что и дало Данте возможность перенести их в свой загробный мир. Эней Вергилия по своему нравственному облику не чужд христианской морали, так как он благочестив и покорен воле богов. Всё это, так сказать, субъективная близость между Данте и Вергилием.

Итак, "Божественная комедия" имеет также и античные источники. Мысль о создании большого эпического полотна, которое объяло бы прошлое и настоящее, сочетало бы миф и историю, могла быть навеяна поэту Вергилиевой «Энеидой», в которой Данте видел высокий образец поэтического совершенства. Однако, задумав создать эпопею, Данте не пошел путем копи­рования античного образца, а обратился к литературным формам своего времени, синтезируя и перерабатывая различ­ные жанры — повествовательные и драматические — и одно­временно широко и свободно черпая из народного творчества, вводя образы, формы, приемы из народной поэзии, что придало неповторимое своеобразие всей структуре поэмы, ее обра­зам, ее стихотворному размеру. В "Энеиде" Вергилия описывается нисхождение Энея в Тартар с целью повидать своего покойного отца. Иногда, подчёркивая связь «Энеиды»  Вергилия с  «Комедией» Алигьери, пишут о том, что первые два столетия произведение называлась «Дантеидой», но большинство ученых обходят Вергилия стороной, он учитель и наставник Данте, можно смело сказать, что ученик превзошел учителя. Виктор Гюго называет Гомера и Данте «двумя соперничествующимя гениями» [5, стр.23]. Ад Данте продуманней, чем у Вергилия, где вместо царства мертвых простой дом с разными потаенными ходами и, по мнению А. А. Катенина, « в рассказе <это> очень холодно и почти смешно» [5, стр.22].Данте точно и четко определил место своего Ада, во внутренности земного шара занимает он огромный конус, вниз обращенный и сходящийся в точку в самой сердцевине земли.

Влияние "Энеиды" на Данте сказалось не только в заимствовании у Вергилия отдельных сюжетных деталей, но и в перенесении в поэму самой фигуры Вергилия, изображаемого путеводителем Данте во время странствований по аду и чистилищу. Язычник Вергилий получает в поэме Данте роль, которую в средневековых "видениях" обычно исполнял ангел. «В средние века Вергилия считали магом, философом, и если Данте Алигьери превращается в символ Человека, то Вергилий становится символом Человеческого разума.»[4, стр.100] Путешествие Данте по аду рука об руку с Вергилием, показывающим и истолковывающим ему различные мучения грешников, символизирует процесс пробуждения человеческого сознания под воздействием земной мудрости, философии. Беатриче олицетворяет божественную мудрость, которая ведет к нравственному очи­щению и постижению истины. Путь духовного возрождения человека лежит через осознание им своей греховности (стран­ствия по аду) и искупление этих грехов (путь через чистили­ще), после чего душа, очищенная от скверны, попадает в рай.  Данте полагал, что его «Комедия» – изволение самого апостола Петра:

«И ты, мой сын, сойдя к земной судьбе

Под смертным грузом, смелыми устами

Скажи о том, что я сказал тебе!» [1, Рай XXVII, 64-66]

Задачей средне­вековых “видений” являлось отвлечь человека от мирской суе­ты, показать ему греховность земной жизни и побудить его обратиться мыслями к загробной жизни. Данте же использует форму “видений” с целью наиболее полного отражения реаль­ной, земной жизни; он творит суд над человеческими престу­плениями и пороками не ради отрицания земной жизни как таковой, а с целью ее исправления, чтобы заставить людей жить, как следует. Данте не уводит человека от действитель­ности, а, наоборот, погружает человека в нее. Изображая ад, Данте показывает в нем целую галерею живых людей, наделенных различными страстями. Он едва ли не первый в западноевропейской литературе делает предметом поэзии изображение человеческих страстей, причем для нахож­дения полнокровных человеческих образов спускается в загроб­ный мир. В отличие от средневековых “видений”, дававших са­мое общее, схематическое изображение грешников, Данте кон­кретизирует и индивидуализирует их образы. Все персонажи "Божественной комедии", в особенности ее первой кантики, наиболее сильной в художественном отношении, глубоко отличны друг от друга, хотя и обрисованы лишь двумя-тремя штрихами. Умение нарисовать образ на самом узком пространстве – одна из основных черт изумительного поэтического мастерства Данте, не имеющего в этом отношении равных себе во всей мировой поэзии. У Данте христианская мифология перемешана с язычес­кой. Унылая картина христианской обители мертвых зацвела поэтической фантазией, засветилась невиданными красками. В царство средневековой аскетической догмы ворвалась не­тленная красота античного искусства.

Поэт исполнен восхищения перед культурой античного ми­ра. Он открывает в ней неисчерпаемый кладезь красоты и мудрости, что ярко сказалось в символической фигуре Вергилия. Это он, мудрый язычник, а не традиционный ангел хри­стианских легенд, ведет Данте к познанию истины. Подобное отношение к античности, недоступное средневековому мысли­телю, делает Данте прямым предшественником гуманистов Возрождения.          

Как Эней, спасая себя, совершил эпический подвиг – построил новое государство, так Данте, уже как герой поэмы, спасая свою душу, хочет спасти человечество. Внутренней силы у него достаточно, ничего общего с героями старых видений у него в этом отношении нет. Те были безличными и пассивными наблюдателями, и так же пассивны и безличны были обитатели загробного мира. Никакая борьба там была невозможна. В загробном мире «Комедии» борьбы в прямом смысле тоже нет, но все персонажи ещё живут ею, а главный герой в своих отношениях с ними превосходит даже Энея.

Поэма Данте, хотя и относится к традиционному жанру видений, во многом приближается к эпопее и фактически выполняет её функцию. В ней раскрывается весь мир средневековой Италии, её политические проблемы, её религия; слышаться отголоски недавних гражданских распрей и далёкие воспоминания о латинской культуре предков. В «Божественной комедии» поэт отходит от средневековых норм божественного правосудия, горячо сочувствует осужденным, стремясь показать, что наказание уже есть в самом преступлении. Данте видел в гордости в первопричину грехов, он ненавидел спесь верхушки общество – это аллегорический образ льва, но для конца средневековья был более страшный порок – «волчица неуемная»- стяжательство.  Не выведи Данте гордость из числа грехов, наказуемых в аду, то его современники (а за ними, прибавим, и все титаны Возрождения!) должны были быть ввержены в гиену. Не отвергни Данте средневековый подход к гордости, он, как заранее обреченный грешник, не мог бы взять на себя миссию судьи над современным ему обществом, то есть не могло бы быть самой «Божественной комедии». Во время работы над «Комедией», мировоззрение Данте расширилось в сторону ренессансной культуры. Примером может служить вознесение в Рай язычника троянца Рифея – героя, павшего при взятии Трои, которого Вергилий в «Энеиде» [«Энеида» II, 426-427]:  характеризовал как «справедливейшего и правдолюбивейшего среди тевкров»:

«Кто бы поверил, дольной тьмой объятый,

Что здесь священных светов торжество

Рифей- троянец разделил как пятый?» [1, Рай ХХ, 67-69]

В «Божественной комедии» есть эпизод, важный для понимания мировоззрения Данте. В двадцать шестой песне «Ада» рассказывается о последнем героическом деянии Улисса (Одиссея) – дерзком и гибельном плавании за геркулесовы столбы. Улисса обуяло желание «изведать мира дальний кругозор» [1, Ад XXVI, 98] В словах Улисса – романтика самоценного, ничем не замутнённого познания и свободомыслия. «Одиссей у Данте слишком явно противопоставлен герою классической мифологии Гераклу (Геркулесу), вся жизнь которого – безропотное выполнение воли богов» [6, стр.199]. С именем Геракла в произведении Данте связан символ запрета, своеобразной границы – межи, поставленные им в Гибралтарском проливе, обозначают конец мира и границу человеческого познания, (Геркулесовы столбы помещали также на мифических Гадитанских островах (Gades insulae), которые у средневековых географов замыкали пролив со стороны Океана; такого представления придерживался и Данте). Данте вписывает новую страницу в историю приключений Улисса. Возможно, он пытается разъяснить себе и своим читателям новый тип сознания, его непривычное и уже потому неприемлемое отношение к миру и к мифу. «В «Божественной комедии» Одиссей романтически отмахнулся от мифа, и миф рухнул, перестал существовать как целостная картина жизни, объясняющая мир» [6, стр.199] Он догадался, что жизнь бесконечно сложнее, чем предложенный ему миф; что она продолжается и за его пределами, за его Геркулесовыми столбами. И он не смог противостоять искушению «увидеть мир безлюдный» [1, Ад XXVI, 117], за что и был наказан. После смерти Улисс попадает в восьмой круг ада в восьмой ров злых щелей, где в блуждающих огнях вечно горят грешники, подавшие людям губительные советы. Но почему именно сюда? Вергилий объясняет Данте, что грех Улисса в том, что с его помощью была разрушена Троя - город, «откуда римлян вышел славный дом» [1, Ад XXVI, 60]. Но это упоминается вскользь, а основное внимание уделяется повествованию Улисса о своём плавании за Геркулесовы столбы. «Дантовский Одиссей – это лютый Улисс Вергилия, а не симпатичный гомеровский герой» [6, стр.200]. Данте обрёк Улисса на вечные муки не за путешествия и романтику. Ключ к пониманию дантовской версии мифа следует искать в структуре средневекового миросозерцания. В отношении Данте к Улиссу выражена центральная мысль, лежащая в основе его философии и творчества – идея о взаимоотношении мира и человека. Средневековое миросозерцание было всеобъемлющей, замкнутой и неизменной системой, которая ориентирована на идеал вечного счастья, на окончательное примирение всех противоречий. «В Одиссее Данте видит и казнит именно первого вестника надвигающегося катаклизма, орудие столь ненавистного ему своеволия, пафос теории прогресса» [6, стр.201]. Улисс посягнул на стройную и продуманную законченность, завершённость средневекового религиозного мифа.

Томпсон (автор книги «Эпические путешествия Данте», преподаватель Вашингтонского университета) сопоставляет путешествие Данте с двумя самыми известными путешествиями античной литературы – Улисса и Энея, рассматривая их вместе с тем и как два сквозных образа «Божественной комедии». Многие исследователи считают, что устами Улисса Данте выражает свою точку зрения, сам стремится «изведать мира дальний кругозор» [1, Ад XXVI, 98]. Иные считают, что «Данте, приговорив вечной муке своего Улисса, разоблачил претензии человека на самостоятельную роль в исторической жизни, его гордую уверенность в самостоятельности своих сил, во всемогуществе героического энтузиазма» [7, стр.105-106]. Возможно, что Данте действительно запечатлел в образе Улисса себя и свои идеи, но не в их окончательном виде, а лишь на определённом этапе своей интеллектуальной и моральной биографии. Данте внёс в традиционную историю Одиссея (Улисса) два существенных изменения: во-первых, он заставил его свернуть с пути на родину и отправил за пределы Геркулесовых столбов в неизведанные просторы Атлантики: «Земные чувства, их остаток скудный            

                                Отдайте постиженью новизны,» [1, Ад XXVI,  115-116]; во-вторых он ввёл в повествование вымысел о совращении Улисса зовом сирены:

«Улисса совратил мой сладкий зов

                                       С его пути; [1, Чист. XIX, 22-23]

Как известно, Одиссей в своём путешествии залепил всем уши воском, а себя приказал привязать к мачте. Введя это изменение, ломающее стереотип, Данте мог подчеркнуть какие-то автобиографические реалии. Возможно, именно за это же и упрекает его Беатриче в тридцатой песне чистилища: «он устремил шаги дурной стезёй» [1, Чист. ХХХ, 130], сошёл с верного пути; и в тридцать первой песне – в поклонении ложным кумирам: «и чтоб тебя опять, Как прежде, песнь сирен не обольстила» [1, Чист. ХХХI, 44-45].

Данте, перед сошествием в преисподнюю вспоминает Энея, одного из немногих, кому было дано увидеть царство мёртвых:

«Ты говоришь, что Сильвиев родитель           (Эней)

 Ещё плотских не отрешась оков,

 Сходил живым в бессмертную обитель…[1, Ад II, 13-15]

 …Я не апостол Павел не Эней,

 Я не достоин не в малейшей мере» [1, Ад II, 32-33]

Сравнивая путешествия Данте по аду и Энея по миру теней (в произведении Вергилия) «видно их функциональное сходство: Данте и Эней должны перед лицом исторического прошлого обрести полноту самопознания, что подготавливает их к свершению некоей исторической миссии» [7, стр.107]. Миссия Данте не ясна, она не оговаривается в «Божественной комедии»; но она, видимо, чрезвычайно высока, если столь явственно сопоставлена с миссией Энея, предка основателей Римской державы. Образы Улисса и Энея появляются в произведении не случайно. Они символизируют этапы жизни самого Данте – писателя. «Если в образе Улисса в «Божественной комедии» воплощено преодолённое героем поэмы прошлое, то в образе Энея представлено ожидающее Данте будущее» [7, стр.108].


По широте охвата действительности, глубине и силе изо­бражения национальной жизни поэма Данте — грандиозный эпос итальянского народа. Недаром Белинский назвал фло­рентийского поэта «Гомером средневековья», а его поэму «Илиадой средних веков». Но «средневековая Илиада» дале­ка от спокойной объективности классического эпоса — в ней бьет мощная лирическая струя. Автор «Комедии» повествует о личном, пережитом, выстраданном. Его образ всегда на пе­реднем плане, образ гордого, страстного, мятежного человека, с его многообразным миром чувств: любовью, ненавистью, скорбью, гневом, состраданием.

В «Божественной комедии» поэт «Новой жизни» — первой лирической исповеди в европейской литературе — продолжает рассказ о себе. Но теперь исповедь пишет человек, познав­ший «позор и славу смертных дел», горькие утраты, унижения бездомного скитальчества. Испытания и годы высекли новые черты на его лице, и оно стало строгим, суровым, велича­вым.

С высоким мужеством и искренностью ведет поэт рассказ о себе. Поставив себя судьей человеческих дел, он не отделяет себя от грешного мира. Недаром у входа в чистилище ангел наносит огненным мечом на его челе семь раз латинскую букву «Р» в знак того, что поэт повинен во всех семи смертных гре­хах, и эти знаки постепенно исчезают один за другим по мере того, как поэт проходит по кругам чистилища. А как беспощадно обличает он свои пороки перед Беатриче! Он не скры­вает ни одной своей человеческой слабости. Сколько раз на протяжении жуткого странствия обуревали его смятение, отчая­ние, страх, малодушие, и он не стыдится признаться в этом.

Такая беспощадность к себе, такое мужество саморазобла­чения потрясут человечество еще раз — много веков спустя — в творениях Льва Толстого. И подобно гениальному русскому писателю итальянский поэт останется жить в памяти потомков воплощением нравственной силы, неподкупной совести и спра­ведливости.

Данте жаждет правды, «живой правды», социальной, чело­веческой, личной. Жаждет в мире, опозоренном ложью, ос­кверненном злобой и постыдными преступлениями. И, выры­ваясь героическим усилием из средневековой почвы, он ищет эту правду не в «божественном промысле», не в откровения веры, а в человеке.

В глазах церкви решающим критерием «праведности» слу­жили не личные качества человека, не подвиги гуманности, а его преданность догматам христианской веры. Данте отвер­гает этот богословский критерий и судит людей по их личным нравственным качествам и по земным их делам. Праведен тот, кто «В делах и в мыслях к правде обращен, Ни в жизни, ни в речах не делал злого» [1, Рай XIX, 74-75]. Следуя этому соб­ственному своему критерию, поэт разместил грешников в за­гробном мире, дерзко нарушая всю разработанную церковью иерархию грехов и воздаяний. Он избавил от адских мук вели­ких мыслителей языческой древности, определив им место в особом «лимбе» ада, где они пребывают в состоянии «полу­блаженства». В этом же лимбе Данте поместил и «неверного» мусульманина — султана Саладина, ибо великодушие этого человека славили народные притчи и легенды. В Дантовом раю находится место даже для нехристиан, если они прослав­лены добрыми делами. А служителей «истинной веры» — пап и кардиналов, повинных в постыдных преступлениях, поэт поместил в ад и определил им жестокие кары. «Божественная комедия» подвергает суду высшей инстанции не только жизнь и историю, но и литературные измерения реальности: герои трагедии или мифа, персонажи эпопеи или романа также должны обрести подобающее им место в мире абсолютной справедливости» [7, стр.109].

Суждения Данте о человеке свободны от нетерпимости, догматизма, односторонности схоластического мышления. Поэт шел не от догмы, а от жизни, и человек у него не абстрак­ция, не схема, как то было у средневековых писателей, а жи­вая личность, сложная и противоречивая. Его грешник может в то же время быть праведником. В «Божественной комедии» немало таких «праведных грешников», и это — самые живые, самые человечные образы поэмы. Они воплотили широкий, ис­тинно гуманный взгляд на людей — взгляд поэта, кому дорого все человеческое, кто умеет восхищаться силой и свободой личности, пытливостью человеческого ума, кому понятны и жажда земной радости и муки земной любви.

Что бы создать язык, подобный языку «Божественной комедии», нужна была огромная жизненная наблюдательность, проникновенное чувство слова, поэтический опыт, обширные, годами накопленные познания.

Нужна была гениальность Данте, близость с поэтами «сладостного стиля», изучение римских классиков, годы скитаний по родной стране – ничто не пропало даром. «Сладостный стиль» отточил его поэтический слух, научил различать мелодическую и цветовую окраску слова, придал речи лёгкость и гибкость; римские авторы дали логическую структуру, смысловую насыщенность и лаконизм образов. А народная речь напитала поэму живыми соками, горячей кровью. Язык поэмы прост, естествен, полон народных речений, бытовых простонародных слов, обыденных разговорных оборотов. Поэт впервые вводит их в поэтическую речь, и они соседствуют на равных правах с возвышенными поэтическими образами. Всё это придавало стилю поэмы неповторимый отпечаток страны и эпохи и делало ясной и  доходчивой самую глубокую, самую сложную мысль.

Велик вклад Данте в мировую культуру. Его могучий гений питал политическую, научную, художественную мысль Возрождения. Воздействие этого гения было велико и в последующие века. Поэт переходной эпохи, ещё крепко связанный со средневековьем, он в то же время был великим зачинателем реализма и проложил путь в литературе больших идей высокого гражданского пафоса и гуманизма. Своим личным примером он звал писателей к гражданскому подвигу в искусстве и показал, что обращение к народной традиции – источник силы и жизнеспособности в литературе. Он принёс в поэзию целый мир новых художественных образов, такой богатый и жизненно правдивый, что теперь, спустя столетия, мировая поэзия черпает из этого источника.

















Список использованной литературы:


1.     Данте Алигьери.  Божественная комедия. – Москва: Эксмо, 2004

2.     Аверинцев С.С.  Две тысячи лет с Вергилием: перечитывая классику // Иностранная Литература. – Москва, 1982. - № 8.

3.     Хлодовский Р.И.  Данте и Вергилий // Античное наследие в культуре Возрождения: сб. статей. – М.: Наука, 1984

4.     Елина Н.Г.  Данте. – Москва, 1965

5.     Асоян А.А.  Данте и русская литература. – Свердловск: Издательство Уральского университета, 1989

6.     Сахаров В.И.  Данте и Улисс // Литературная учёба. – Москва, 1978. - № 6

7.     Андреев М.Л.  «Божественная комедия» в зарубежной критике 70х гг. // Современные исследования по литературе средних веков и Возрождения: реферат. сборник. – М.: ИНИОН АН СССР, 1979.




Наш опрос
Как Вы оцениваете работу нашего сайта?
Отлично
Не помог
Реклама
 
Мнение авторов может не совпадать с мнением редакции сайта
Перепечатка материалов без ссылки на наш сайт запрещена